Черкесский вопрос – основные проблемные зоны и их конфликтогенный потенциал (II)
Публикации | Сергей СУЩИЙ | 07.01.2012 | 00:09
Часть I
Согласно Т.П. Хлыниной, модернизированные и социально спокойные адыго / черкесы «горячи» и конфликтны, в то время как, например, чеченцы со своими вековыми обидами, в своей исторической памяти оказываются значительно более «прохладными». Несмотря на подобное видимое противоречие, детальное обращение к черкесскому вопросу убеждает в том, что указанная классификация имеет под собой весомые резоны.
Одна из причин такого «температурного» деления исторической памяти народов Северного Кавказа – степень удовлетворения своей исторической судьбой, т.е. ее долговременной перспективой выходящей к современности. И в этом отношении те же чеченцы, многократно сходившиеся с империей на «поле брани», битые и ссылаемые этой империей, в конце концов (т.е в настоящее время) могут чувствовать себя в целом удовлетворенными своим положением (если не фактическими победителями). У современных российских чеченцев по сути «своя» республика, в которой они практически моноэтничны (не осталось почти даже ингушей); фактически независимы в своей внутренней политике и социальной практике, при этом находясь на почти полном федеральном пансионе.
По аналогии вполне удовлетворены своей судьбой могут и быть и многие другие народы Северного Кавказа. Но только не адыго/черкесы. То, что им сейчас в составе России вполне неплохо и экономически, и социокультурно, совсем не аргумент, когда ставишь историю в сослагательное наклонение и подсчитываешь, а что могло бы быть, не случись, например, мухаджирства, этого великого бегства-исхода. Из данного обстоятельства понятно, и то, что наиболее радикальными в своих взглядах и декларациях должны быть именно адыгейские или черкесские, а не кабардинские активисты. Если кабардинцы как крупнейший народ своей республики, в полной мере этнизировавший ее административные и социально-экономические ресурсы в целом своим положением удовлетворен, хотя и них есть много спорных вопросов с балкарцами, то у адыгейцев и черкесов ситуация иная.
Черкесы находятся в позиции второго титульного народа, и многократно уступают по своему демографическому потенциалу карачаевцам. В специфических условиях северокавказского «общежития» это предполагает неизбежность их объективной и субъективной ущемленности. В этой связи тема собственной малочисленности («будь нас побольше, то…») даже не будучи озвученной, почти автоматически актуализируется в сознании черкесских активистов, при любом этнополитическом обострении в Карачаево-Черкесии.
В Адыгее доля титульного народа не более четверти. А административный ресурс сконцентрирован этнической элитой на 3/4. Казалось бы причин для конфликтности нет. Однако эти 75% русского и русскоязычного населения, даже отодвинутые от власти, все равно есть центральный фактор не только экономической, но и социокультурной динамики, не позволяющий «этнизировать» под титульное сообщество социальную реальность, на манер всех остальных республик (хотя бы той же Кабардино-Балкарии, не говоря уже о востоке Северного Кавказа). Не принесли успеха и все попытки изменить демографический баланс в республике в пользу адыгейцев потомков бывших черкесов-эмигрантов. Адыгея – была и остается русской, как в этническом, так и социокультурном плане. Основная причина для титульных активистов очевидна – малочисленность адыгов, то есть, по сути, Кавказская война и мухаджирство.
Впрочем, проблема геноцида актуальна не только для узкого круга адыгейских активистов. Это глубокая «заноза» в исторической памяти всей этнической общности. Одно из свидетельств – результаты социологического опроса, проведенного в Адыгее весною 2010 года. Опрашивались представители титульной общности. Как видим, подавляющее большинство из них разделяет точку зрения своих активистов на геноцид черкесов и считает, что добиваться признания такового со стороны России необходимо.
Рис. 3. Опрос титульного населения Адыгеи (%, 2010 г.) (6)
Итак, с одной стороны и активисты, и значительная часть национального сообщества не может смириться с пройденной когда-то исторической развилкой, сделанным тогда ошибочным выбором и невозможностью его переиграть. А с другой, невозможно, даже просто сознаться, что такая ошибка имела место и черкесы сами в значительной степени упустили исторический шанс, занимать в современной России положение аналогичное тому, которым располагают, многие другие народы Северного Кавказа. Выход один, убедить себя (а с этим проблем почти не бывает) и других (что сложнее) в том, что исторической развилки не было. Во чтобы то не стало доказать, что выбор просто отсутствовал, а значит и не было исторической ошибки мухаджирства.
Как это сделать? Единственный способ – доказать, что основной демографический потенциал черкесов подорвала именно Кавказская война, имевшая по сути характер геноцида. А этот геноцид, в свою очередь, и предопределил массовый масштаб эмиграции. То есть, вопрос стоял не между «плохо – плохо», а между «чужбина или смерть». Надо доказать это во что бы то ни стало. Так формируется идея-фикс.
Но переиграть историю действительно нельзя. Это значит, что тема геноцида черкесов Российской империей, будет сохраняться в качестве живой «болевой» зоны адыгских/черкесских национальных сообществ и их активистов на самую долгосрочную перспективу. Тем более, что фактором перманентно актуализирующим эту тему выступает едва ли вся современная республиканская действительность, которая могла быть иной, не случись того великого «исхода».
Каким образом может выглядеть порождаемая данной психологической конфликтностью внешняя протестная активность адыгских/черкесских национальных сообществ? Учитывая устойчивый характер конфликтности, динамический контур протестности может иметь вид более или менее равномерного «плато» с определенным рельефом (плавной колебательной динамикой). Но это идеальная схема, не учитывающая вмешательство сильных внешних факторов, способных существенно «разгонять» протестность, придавая ей характер отчетливой синусоиды, с чередованием высоких пиков и спадов. Такой всплеск мы наблюдаем в последние 2-3 года. И он вполне закономерен, учитывая каким мощным раздражителем для черкесских активистов является выбор Сочи, местом проведения Олимпиады-2014; учитывая и то, какие мощные геополитические силы разом подтянулись к этой протестности, чтобы ей помочь, ее усилить и направить в нужное русло.
Нет смысла детально останавливаться на целях, способах и механизмах работы всех этих сил – их деятельность понятна и предсказуема. Вопрос в том, каков реальный дестабилизирующий потенциал самого черкесского движения, усиленного данной поддержкой, чего это движение в состоянии добиться? Отвечая на этот вопрос, важно учитывать, что интересы черкесского движения и его разнообразных спонсоров/покровителей могут не совпадать самым существенным образом. Среди последних много принципиально антироссийских игроков, работающих исключительно на максимизацию возможных потерь России. А в черкесском движении, особенно в его российской части, основная масса активистов, ориентирована на «выдавливание» разнообразных преференций со стороны федерального центра, т.е. совсем не заинтересована в серьезном системном ослаблении этого центра, и всей России.
Соответственно расходятся стратегические задачи антироссийских сил и черкесского движения в каждом конкретном проекте, в котором они выступают «попутчиками». К примеру, в проекте Олимпиада-2014 максимальной целью для геополитических оппонентов России может считаться срыв сочинской олимпиады, перенос ее в другое место. Между тем черкесские активисты едва ли хотят такого результата. Их главная цель – быть в участниках дележа этого «большого пирога»; они заинтересованы в своей максимальной представленности на планируемом «празднике спорта».
Об этом в полной мере свидетельствуют и многократные заявления с их стороны о необходимости учета при проведении сочинской олимпиады историко-этнокультурного фактора. При этом неизменно следует ссылка на опыт олимпиады в Ванкувере. И действительно, Канада, в качестве одного из главных стилистических решений использовала на Олимпиаде этнические мотивы, связанные с коренными племенами. Между организацией племен и оргкомитетом Олимпиады было подписано соглашение, согласно которому коренные племена стали официальными партнерами оргкомитета и получили название «Четырех племен – хозяев Олимпиады».
Представители черкесского движения призывают организаторов Олимпиады-2014 аналогичным образом учитывать факт исторической принадлежности земель Сочи и Красной Поляны адыгам. И такие просьбы-требования представляются вполне оправданными. Как представляется, в этом вопросе федеральный центр мог бы проявить больше гибкости и практической диалектики которая, как, мы знаем, свойственна ему далеко не всегда. Но в любом случае – пойдет ли Центр навстречу пожеланиям / требованиям черкесского движения (ведь можно ограничиться символическим рядом, абсолютно необременительным в финансовом отношении и вместе с тем решающим проблему политкорректности) или не пойдет, данное движение в пределах РФ, как свидетельствует его современная деятельность, не станет простым проводником антироссийских сил, ориентированных на крайне негативные для России сценарии. В обратном случае, мы уже должны были быть свидетелями куда более резкого роста протестной активности черкесских активистов.
Что касается непосредственно олимпийских рисков, то самый негативный потенциальный сценарий для России – заставить ее раскошелиться на строительство «по полной», а потом Олимпиаду сорвать. При розыгрыше такого варианта речь может идти, об организации масштабной провокации или целой серии провокаций примерно за год или несколько месяцев до открытия Олимпиады. Однако, как представляется, черкесскому движению при розыгрыше данного сценария может быть отведена только периферийная роль. Центральную работу должны будут выполнить другие силы.
При отсутствии такого инспирированного внешними силами жесткого форс-мажора, черкесское движение само по себе, как представляется, ситуацию серьезно дестабилизировать не сможет и не захочет. А после 2014 г. его ждет возвращение в уже сложившееся русло хронического и вполне безнадежного негодования. Потому, что признание адыгского геноцида может состояться только в рамках признания таковым всей новейшей истории неевропейских стран и народов, прошедших через завоевание, колониальный или полуколониальный период. Столь же безнадежно требование создания общеадыгского субъекта РФ, что понимает любой вменяемый черкесский активист. Данное понимание, конечно, ни в коей мере не исключает радикализма черкесский блогосферы, но зато не предполагает такого радикализма в реальной социальной практике.
Что касается черкесских проблем в отдельных республиках, то «сдвоенным» республикам: Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, бескомпромиссность, с которой северокавказские национальные сообщества привыкли отстаивать свои интересы, «гарантирует» им этнополитическую хронику, с привычным уже колебательным контуром; а наиболее вероятный сценарий для Адыгеи – сохранение сложившегося статус-кво: почти монопольной этнизации административно-управленческого ресурса при русской экономической и социокультурной доминанте, не позволяющей осуществить радикальную «этнизацию» республики.
СУЩИЙ Сергей Яковлевич – д.ф.н., ведущий научный сотрудник ЮНЦ РАН
Источник: Зимние Олимпийские игры 2014 в Сочи в фокусе информационных атак. Южнороссийское обозрение. Выпуск 69. Сборник научных статей. Ответственный редактор В.В. Черноус. Москва – Ростов-на-Дону. Социально-гуманитарные знания. 2011
Примечания
(6) Составлено по: Цветков О.М. Адыгский (черкесский) вопрос на Кавказе // Юг России: проблемы, прогнозы, решения. Ростов-на-Дону, Изд-во ЮНЦ РАН, 2010, С. 98
Адыгея Кабардино-Балкария Карачаево-Черкесия Россия черкесы этничность / этнополитика
