ОСОБЕННОСТИ ВОЕННОГО ПРОТИВОСТОЯНИЯ НА КУБАНСКОЙ ЛИНИИ В 1832–1833 ГГ.
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Тимур АЛОЕВ | 14.03.2014 | 21:12
Со времени начала реализации условий Адрианопольского договора 1829 г. по фактическому присоединению Закубанья российское военное командование испытывало серьезное противодействие со стороны населения его восточных районов. Несмотря на то, что основная масса адыгского населения проживала к западу от бассейна р. Лабы, особое напряжение в 1830–1831 гг. создалось на тех участках Линии, которые блокировали Восточное Закубанье. Во главе сопротивления российской политике стояла Кабарда. Систематическое вовлечение сил некоторых западноадыгских сообществ и феодальных владений, а также вассальных абазин в кавалерийские рейды на Линию позволяло лидерам закубанских кабардинцев успешно расшатывать казачью оборону по р. Кубань.
Общая картина военного противостояния не изменилась и в 1832 году. Этому способствовало то, что для исправления «пограничной цепи» Линии, считавшейся в предыдущем году «слабой», по-видимому, не было предпринято решительных мер. По крайней мере, к последней декаде апреля 1832 г. корпусной командующий продолжал считать, что зона интенсивной хаджретской активности на Линии «представляет все удобства для хищников» (1). Характеризуя образ действий противника, он отмечал: «Неожиданно и быстро прорываясь чрез слабую пограничную черту, они, внутри границ, по неимению кавалерийских резервов не встречают никакого препятствия и по плоскому, удобному для конницы, местоположению могут наносить безнаказанно раззорение селениям внутри Кавказской области расположенным, и самое сообщение по большой дороге от Ставрополя к Георгиевску делают часто крайне опасным» (2). Красноречивое свидетельство такого положения обнаруживается в переписке военного министра графа Чернышева, который в своем «отношении» от 30 апреля, 1832 г., в частности, писал, «что в недавнем времени горцы напали близ станицы Безопасной (имеется ввиду село Безопасное располагавшееся в нескольких десятках километров к северу от Ставрополя (3). – Т.А.) на проезжавших с[татского] советника] Чиляева и чиновника Шульца; в 3-х верстах от Георгиевска на цыган, из числа которых многих изрубили, а остальных увели в плен; близ Московского тракта ограбили на значительную сумму денег русских купцов и, наконец, напали на военный кордон, близ р. Кубани учрежденный, где хищники, изрубив несколько казаков, захватили в плен начальника кордона майора Горленко и кап[итана] Тихонова» (4). В том же апреле из-за Кубани были произведены рейды на Троицкие хутора и под Константиногорское укрепление. В ходе сентябрьского прорыва «близ Ставрополя» российские войска понесли ощутимые потери даже в офицерском составе (5).
Этот месяц был также ознаменован одной из наиболее заметных акций года – набегом на Ладожскую станицу 23 сентября 1832 года. Подробности этого событии содержатся в рапорте генерала Вельяминова на имя командующего Отдельным Кавказским корпусом барона Розена от 8 ноября того же года. При ознакомлении с данными этого документа вырисовывается картина молниеносного рейда черкесской конницы на указанный населенный пункт, оборона которого оказалась не в состоянии противостоять проникновению наступающих сил противника внутрь станицы, что обернулось тяжелыми потерями как в рядах его защитников так и среди населения станицы (6). В последующие три дня в разных районах Восточного Закубанья и на смежных с ним территориях происходили перестрелки и схватки горцев с казаками, в ходе которых последние несли ощутимые потери (7). В октябре нападению подверглись селение Ореховское и Ногайский аул. Спустя месяц, 30 ноября, сводный отряд, состоявший из «беглых» кабардинцев, абазин и западных адыгов атаковал станицу Убеженс- кую и нанес ее жителям значительный материальный урон (8). 5 декабря произошла «схватка с горцами разъезда (казаков. – Т.А.) вблизи поста Верхне-Абазинскаго».
Такой накал черкесского натиска на Линию вынуждал командование искать новые формы борьбы с противником. Определенная часть российских военных кругов признавала неэффективность осуществления «репрессалий» с точки зрения перспектив ближайшего завершения военных действий в регионе. Однако, несмотря на обилие «прожектов» по окончательному усмирению Кавказа, направляемых в военное ведомство, альтернативы подобной тактике выработано не было. В июле 1832 г. генерал А.А. Вельяминов отмечал, что «экспедиции сии не могут служить к окончательному и решительному покорению горцев, но они необходимы для удержания сих хищных народов от вторжения в ... границы наши... если успешная оборона противу набегов почти невозможна, то что же будет удерживать горцев от нападения на селения наши, если отнимут у них страх равного воздаяния?» На замечания о том, что подобного рода действия лишь усугубляют конфронтацию между сторонами, многоопытный генерал с наивным видом отвечал: «Я готов согласиться с сим заключением, если кто-нибудь докажет, что горцы оставят нас в покое, когда мы не будем нападать на них» (9). В соответствии с подобной логикой получается, что черкесы, в частности хаджреты, нападали не на укрепления и крепости, основанные на территориях Западной Черкесии и Кабарды, а на населенные пункты Центральной России. Однако такое предположение само собой отпадает, когда на страницах того же издания встречаешь план под названием «Кавказская оборонительная линия» (1832), составленный инженером-подполковником Бюрно, где он предлагает действовать «преимущественно наступательно» (10).
Хаджреты со своими западноадыгскими союзниками отвечали адекватной тактикой ведения боевых действий. Приведем ставшую хрестоматийной цитату внимательного наблюдателя за событиями на Кавказе Ф. Энгельса, который писал про черкесов: «Сила их была во внезапных нападениях на посты и военные укрепления русских войск, дерзких рейдах в их тыл, умелых засадах и т.д. Они были мобильны, активны, и всегда пытались действовать на опережение неприятеля, придерживаясь в основном наступательной тактики» (11). Специфика хаджретского сопротивления вполне соответствовала подобной характеристике. Об этом свидетельствуют и данные о потерях российских войск за 1832 г., опубликованные А. Гизетги. Судя по его таблице, из 435 офицеров и солдат, погибших тогда на Кавказе, ощутимое большинство – 284, приходится на левый фланг Линии. И это с учетом того, что в это время в ходе подавления «мюридистского» движения Гази-Магомеда военное противостояние в Дагестане и Чечне достигло особого напряжения.
Остальная часть убитых, 151 человек, приходится в основном на участки Кавказской линии, являвшиеся объектом воздействия со стороны западных адыгов и закубанских кабардинцев. Примечательно, что все потери среди офицерского состава из числа погибших – это потери в районе правого фланга Линии (следует отметить, что в указанном сборнике в отличие от нижних чинов, указываются имена, звания офицеров, а также время и место их гибели) (12). Поэтому логично предположить, что основная масса потерь среди нижних чинов также относится к этому району. Таким образом, не будет преувеличением сказать, что именно хаджретской активностью обусловливались такие цифры.
Структура сведений о потерях российских войск высвечивает и другие черты, характеризующие общий характер ведения хаджретами войны. Так, из 219 случаев пленения российских военнослужащих в 1832 г. только девять можно уверенно отнести к Дагестану и Чечне (13). Остальные 210 были, по всей видимости, захвачены адыгами. Есть все основания полагать, что именно в ходе хаджретских рейдов удавалось указанным способом нейтрализовать довольно ощутимые силы противника. В пользу этого говорит и то, что при другом характере действий на левом фланге, когда отряды мюридов в основном оборонялись в укрепленных селениях от «правильно» организованной осады российских войск первым практически не удавалось захватывать солдат в плен. Львиную долю потерь среди российских войск в таких условиях составляли раненые (14). Наоборот, войска, участвовавшие в боевых действиях с хаджретами, имели относительно мало потерь ранеными.
Одним из ключевых факторов эффективного сопротивления хаджретов, в частности их успешных рейдов на Линию, являлось то обстоятельство, что закубанские кабардинцы, несмотря на прекращение (в общем) своего этнического присутствия в ареале расселения карачаевцев с 1828 г., продолжали пользоваться существенным влиянием в данном районе. Это выражалось в проявлении карачаевцами устойчивой лояльности к хаджретам, осуществлявшим военные акции на Линии. При этом режим благоприятствования реализовывался по отношению к ним не только на начальных, во многом латентных для российского военного командования стадиях «операций», но и во время отхода через территории, контролируемые карачаевцами. По большому счету Карачай в тот период сохранил положение плацдарма и «операционной базы» для хаджретских рейдов на Линию.
Вышесказанное подтверждается следующими событиями. «Питая ненависть» к одному ногайскому узденю из мирного Тохтамышевского аула, отряд хаджретов в ночь с 4 на 5 ноября 1832 г. захватил (в отсутствие мужа) его жену. Спустя несколько месяцев, после выкупа, ногайская узденыиа сообщила подробности этого происшествия. С ее слов было записано, что после захвата они «поскакали по направлению к карачаевским владениям и целую ночь нигде не останавливались, на другой же день остановились в карачаевском кошу, где зарезали баранов и после продолжали путь свой по карачаевским владениям и на 8 день переправились (через – Т.А.) Кубань близ карачаевского какого-то аула. Злодеи взявшие ея были беглые кабардинские абреки Мурза (князь. – Т.А.) Джембулат Атажукин, Ислам Дадаруков, узденья Ахмет Эфендий с сыном Магометом, брат эфендия Хаджи Эки, Магомет Тремижу, Халил Карлов( Кармов. – Т.А.), Хабуха Тормижев, Махомет по прозванию неизвестнаго, Самкогуров по племени неизвестного и еще три кабардинца ей неизвестных и бежавшие бабуковцы Сульман Карлов (Кармов. – Т.А.)» (15). Кроме них в документе говорится еще о пятерых бабуковцах, присоединившихся к хаджретам.
Симптоматично, что в большинстве хаджретских акций активное участие принимали абазины, представители западных адыгов, а в данном случае и карачаевцы. В представленном документе зафиксировано, что кроме указанных лиц находившиеся в отряде Дж. Атажукина «беглые Лоовцы Мурза Салим Гирей Лоов, узденя Идрис Джегутанов, Исмаил Джегутанов, Умар Жемомбаев и еще Усман по прозвищу неизвестный; карачаевцы Хаджи Али-забудов, Ибрагим Буронов переправясь (через. – Т.А.) Кубань заезжали еще на один карачаевский кош где отдыхали и резали баранов...» (16).
Думается, что пребывание хаджретов на номинально подконтрольной России территории в течение более чем восьми дней, присутствие самих карачаевцев, а также гарантированное обеспечение отряда по всему маршруту передвижения всем необходимым иллюстрируют сохранение весьма прочных позиций закубанских кабардинцев в Карачае.
Существенным фактором экономической, а еще точнее продовольственной со-ставляющей устойчивости хаджретского социума в условиях периодических военных действий, частых перемещений населенных пунктов в целях безопасности и соответственно систематического неосуществления сельскохозяйственных работ была практика приобретения необходимых продуктов у «замирившихся» горцев (17).
К исходу 1832 г. в хаджретской Кабарде, демонстрировавшей до этого высокую степень устойчивости к неблагоприятному внешнему воздействию в условиях перманентной войны, стали проявляться симптомы социального кризиса, а также общей «усталости» всего населения.
Наименьшую значимость имели, безусловно, проблемы адаптации кабардинцев в субрегионе и их дальнейшей интеграции с западноадыгскими субэтническими группами. На данный момент, мы имеем лишь один пример наличия сложностей в данной сфере. В августе 1836 г. «выбежавших в 3-й дистанции кордона из плена от Закубанцев кабардинского племени черкесина Османа Шердана с женою Габзе» препроводили к «исправляющему должность наказного Атамана войска Черноморского ген.-м. Заводовскому». Осман Шердан сообщил, что «из племени он непокорного России закубанскаго кабардинскаго народа, в 1832 г. он был взят в плен черкесами Абазехского владения и продан Сапсугского племени черкесину...» (18)
Говоря о симптомах нравственно-психологического перелома среди части княжеско-дворянского сословия, прежде всего стоит вспомнить князя Исмаила Касаева, который на протяжении 1820-х гг. являлся одним из наиболее непримиримых противников Российской империи. На рубеже 1820-х–1830-х гг. он уже практически перестал фигурировать в качестве предводителя военных рейдов, а в 1832 г. «покорился добровольно» и в следующем году присягал (19). Этот шаг Касаева, по-видимому, явился своего рода сигналом для той части хаджретов, которая наиболее остро осознавала бесперспективность открытого военного противостояния России.
Несмотря на то, что еще задолго до этого отдельные представители закубанских кабардинцев отказались от военного сопротивления России (как например владетельный уорк Хауд-Хаджи Хагундоков, покорившийся в 1823 г. и присягавший в 1828 г.), (20) именно в рассматриваемое время прецеденты «замирения» начинают приобретать характер устойчивой тенденции. Так, в 1832 г. покорились, а в 1833 г. присягали на верность России знатные дворяне Хаджали Кубатов и Магомет Атлескиров. В первой половине 1833 г. от князя Пшимахо Бесленова бежали его уорк Мисост Джигунов «с женою, сестрою, тремя сыновьями и одною невесткою» (21). В марте на Линию вышел абазинский дворянин (вассал Трамовых) Дзев Жейтемиров с семьей (22). При этом следует отметить, что не все дворяне, оставлявшие закубанскую Кабарду, возможно, оказались там добровольно. К примеру, присоединившийся в апреле 1834 г. к отряду генерала Засса уорк Исуп Тлупов со своей многочисленной семьей утверждал, что не является «беглым» кабардинцем. Спустя несколько месяцев Кабардинский временный суд подтвердил, «что уздень Исуп Тлеупов (Тлупов. – Т.А.), с шестью братьями и детьми их в числе 11 душ, и их холопом Готыжем с двумя сыновьями, матерью и братом Зеком, всего в пяти душах, хищнической партиею, разграбившею станицу Солдатскую, действительно угнаны были Закубань усильно, в числе жителей аула князя Докшуки Карамурзина, вместе с аулом же узденя Шугана Чажокова; по прибытии же партии сей к реке Кубани, он, Исуп Тлеупов, с братьями и означенными холопьями, бежал от оной к карачаевцам, а от оных отправились в Кабарду на укрепление Каменной мост; но из хищников князь Ханука (Кануко. – Т.А.) Карамурзин с товарищами, догнав их на дороге сказанных крестьян от них отобрал и взял с собою; сами же Тлеуповы возвратились в Кабарду... Он же, Исуп Тлеупов, желая каким либо случаем оных крестьян своих... возвратить или выкрасть, назад тому два года отправился туда (к хаджретам. – Т.А.) без билета, где и находился поныне...» (23)
В это время на Линии с просьбами о «дозволении» вернуться в центральную Кабарду стали появляться и крестьяне, самостоятельно решавшиеся на возвращение в родные места. Так, в марте 1833 г. к российским военным властям обратился «выбежавший из гор от неприязненного нам кабардинского узденя Бальгошу (Бельшуко –Т.А.) Жанокова крестьянин Али Псаупов (Псаунов. – Т.А.) с женою, шестью сыновьями и двумя дочерьми...» (24) В июне так же поступил подвластный князя Мисоста Атажукина Ислам Туков с семьей (25).
В апреле 1833 г. на Линию из-за Кубани выбежали семь подвластных князя Пшимахо Бесленова, а также крестьянка уорка Ногая Захохова Харкиз с шестью сыновьями. Правда, пятеро подвластных крестьян П. Бесленова вскоре бежали обратно, не получив разрешения вернуться в центр Кабарды (26).
Подобные тенденции наряду со значительным сужением подконтрольной территории и прямыми боевыми потерями осложнили военно-политическое положение закубанских кабардинцев в сравнении с предыдущим периодом. Однако возможности переселения на смежные территории с привычными географическими условиями и населением, предрасположенным к «комплементарному» взаимодействию с мигрантами, обусловили устойчивость хаджретского социума к длительному неблагоприятному воздействию. Также следует указать на военный потенциал как ключевой фактор сохранения хаджретской Кабардой роли ведущей военно-политической силы в Восточном Закубанье.
Алоев Тимур Хазраилович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Учреждения РАН Института гуманитарных исследований Правительства Кабардино-Балкарской республики КБНЦ РАН. Нальчик.
Примечания
1. Акты; собранные Кавказской археографической комиссией (АКАК). Т. VIII. Тифлис. 1881, с. 341.
2. Там же, с. 342–343.
3. Относительно названия этого населенного пункта в справочнике по Ставропольской епархии, составленном священником Н.Т. Михайловым в 1910 г., указывается, что ««Безопасным» село названо иронически, так как жители в первое время находились в постоянной опасности от нападений рыскавших по безлюдным тогда степям черкесов». Исторический обзор Терека, Ставрополья и Кубани. М. 2008, с. 487.
4. Бесленей – мост Черкесии. Вопросы исторической демографии Восточного Закубанья. XIII–XIX вв. Сборник документов и материалов. Майкоп. 200^, с. 210.
5. Гизетти A.JI. Сборник сведений о потерях Кавказских войск во время войн кавказско-горской, персидских, Турецких и в Закаспийском крае. 1801 – 1885 гг. Тифлис. 1901, с. 31.
6. Бесленей – мост Черкесии, с. 210–211.
7. Толстов В. История Хоперскаго полка Кубанскаго казачьяго войска. 1696–1896. Приложения к I и II частям. Тифлис. 1901, с. 153.
8. КЛЫЧНИКОВ Ю.Ю. Российская политика на Северном Кавказе (1827–1840 гг.). Пятигорск. 2002, с. 440–441.
9. Генерал Вельяминов и его значение для истории Кавказской войны. Кавказский сборник (КС). Т. VII. Тифлис. 1883, с. 5-6.
10. БЮРНО. Кавказская оборонительная Линия. Там же, с. 51.
11. Энгельс Ф. Избранные военные произведения. М. 1956, с. 100.
12. Гизетти А.Л. Ук. соч, с. 31.
13. Там же.
14. Там же, с. 29–30.
15. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 13454, оп. 2, д. 101, л. 36.
16. Там же.
17. Там же, л. 60.
18. Там же, д. 165, л. 25.
19. РГВИА, ф. 15264, on. 1, д. 38, л. 26.
20. Там же.
21. РГВИА, ф. 13454, оп. 2, д. 195, л. 1.
22. Там же, д. 166, л. 24.
23. Там же, д. 225, л. 5, 11. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что в других источниках говорится не об «угоне», а о том, что тогда хаджреты «сманили с собою на жительство за Кубань кабардинцов (слово «кабардинцев» зачеркнуто в тексте. – Т.А.) жителей Большой Кабарды». РГВИА, ф. 15264, on. 1, д. 67, л. 6.
24. РГВИА, ф. 13454, оп. 2, д. 166, л. 9.
25. Там же, д. 195, л. 4.
26. Там же, д. 164, л. 1–2.
Опубликовано: Вопросы истории. – 2012. - № 12. – с. 146 – 150.
воинское искусство / вооружения историография Кабарда Кавказская война Россия черкесы
