СТРАНИЦЫ ОТЕЧЕСТВЕННОГО КАВКАЗОВЕДЕНИЯ (XIII). Этнографическое кавказоведение: основные направления, идеи, концепции
Публикации | 02.01.2012 | 00:04
5. СОЦИОНОРМАТИВНАЯ КУЛЬТУРА
Проблемы социального строя и общественного быта довольно рано привлекли внимание русских исследователей этнографии Кавказа. Уже первые наблюдатели местного быта заметили удивительное разнообразие присущих ему форм общественного устройства. Тогда же первые попытки аналитического подхода обозначили контуры теоретической схемы, стойко удерживавшейся на протяжении всей истории дореволюционного кавказоведения, в соответствии с которой формы общественного устройства народов региона делились на аристократические (феодальные) и демократические (патриархально-родовые). Выдающиеся работы М.М. Ковалевского, составившие одну из самых блестящих страниц русской исто-рико-этнографической науки, как бы подвели итог дореволюционным исследованиям в области изучения родовых структур у народов Кавказа. Немало заслуг у дореволюционного кавказоведения и в области изучения других аспектов социального строя и быта на Кавказе; излюбленными темами, в частности, были социальная жизнь общины и ее традиционные институты, обыадое право, землевладение и землепользование и др.
Новый этап в изучении социального строя и общественного быта народов Кавказа связан уже с достижениями советской науки. В ряду специальных исследований, посвященных этой проблеме, следует прежде всего выделить работы М.О. Косвена. Начав свою научную деятельность с изучения проблем первобытной истории, М.О. Косвен сразу же обратил внимание на кавказский историко-этнографический материал, который вследствие своей архаичности давал обильную фактологическую базу для соответствующих теоретических реконструкций. Побывав в 1936 г. в экспедиционной поездке в Южной Осетии, М.О. Косвен публикует статью «Из истории родового строя в Юго-Осетии» (469), в которой нашли отражение его взгляды на иерархию древних общественных структур в патриархальном быту народов Кавказа, в частности соотношение большой семьи и патронимии. Тогда же М.О. Косвен обратил внимание на ряд пережиточных явлений кавказского быта, которые он связал с остатками матриархальных порядков. По его мнению, сложный комплекс обычаев и обрядов, который сопровождал заключение брака («свадебный цикл»), отражал целый ряд моментов, связанных с историей матриархата, в частности переход от группового брака к индивидуальному, а также различных форм брачного поселения и пр.
Взгляды М.О. Косвена на древнейшую общественную структуру народов Кавказа свое законченное выражение получили в специальной работе, в которой автор на основании пережиточных данных, сохранившихся в быту и получивших отражение в исторических и этнографических источниках, гипотетически реконструировал основные элементы социальной структуры (15). Последняя, по логике автора, преемственно связана с доклассовой эпохой и функционировала, хотя и в сильно размытом, но доступном для непосредственного исследовательского анализа виде практически еще в начале XIX в.
В числе пережиточно сохранявшихся элементов социальной структуры эпохи первобытности М.О. Косвен называл, в частности, племя. Отголоски былой племенной организации он находил в наличии у ряда кавказских народов локальных подразделений, обладавших комплексами культурно-бытовых особенностей, диалектальными различиями и т.д. Именно под этим углом зрения автор рассматривал деление адыгейцев на шапсугов, натухайцев, абадзехов, темиргоевцев и др., этническую дробность аваро-андо-цезских народов, территориально-локальные подразделения в составе грузинского этноса.
Пережиток другой социальной единицы первобытности - рода М.О. Косвен усматривал в существовании на Кавказе определенной социальной группы, состоявшей из людей, ведующих свое происхождение по мужской линии от одного общего предка, или вообще состоящих в кровном родстве (*). М.О. Косвен справедливо отрицал прямую связь кавказского «рода» с архаическим родом эпохи классической первобытности, однако указал на характерные для названной группы родовые отношения, в частности родовые связи, традиции, нормы обычного права, обычай экзогамии. М.О. Косвен указывал на трудность констатации и изучения родовых группировок на Кавказе вследствие нечеткости и размытости их контуров в традиционной социальной структуре народов региона.
___________________
(*) В дореволюционной литературе эта социальная группа была известна под термином «фамилия».
В общественном быту и фольклоре народов Кавказа М.О. Косвеном были выявлены и обобщены факты, которые с достаточной долей вероятия связывались им с пережитками дуальной организации. Именно в этом ряду исследователь рассматривает реликты реально сохранявшегося разделения, в том числе четного, целых народов (абазины, ногайцы) или их этнических подразделений, генеалогические легенды, повествующие о происхождении кавказских народов, в которых также часто фигурирует четное начало. Неоднократно зафиксированное в литературе деление кавказских сел на две части (например, нижнюю и верхнюю) тоже трактовалось М.О. Косвеном как реликт архаической дуальной организации.
Однако если родо-племенные и дуальные подразделения в традиционном общественном быту народов Кавказа реконструировались М.О. Косвеном во многом умозрительно, то выделенная им сначала на удмуртском, а затем всесторонне описанная и проанализированная на кавказском материале патронимия являлась совершенно реальной родственной группировкой, полнокровно функционировавшей, в частности на Кавказе, вплоть до недавнего времени.
Выделяя главные черты патронимии, М.О. Косвен указывал на территориальное, хозяйственное и идеологическое единство входивших в нее семей, жесткие экзогамные порядки, специфическую, основанную на обычных нормах систему внутреннего управления. При этом М.О. Косвен считал, что патронимия во многих отношениях является наследницей архаического рода, что именно к патронимии в том или ином масштабе и состоянии перешли многие его характеристические черты.
М.О. Косвен был далеко не единственным исследователем, занимавшимся изучением архаических общественных структур у народов Кавказа. Еще в 1930-е годы работы в этом направлении вели А.С. Вартапетов, рассмотревший соответствующий вайнахский материал (444), и Л.Б. Панек, изучавшая мтиулов - этнографическую группу грузни (481-483). В частности, Л.Б. Панек в ряду наиболее ярких остатков родового строя, сохранившихся в культуре горцев, назвала родовые поселки, землевладение и землепользование, отражавшие коллективистские начала, экзогамию, родовой культ.
В послевоенные годы кавказоведы продолжали изучение аналогичных сюжетов, обращаясь большей частью к этнографическому материалу XIX - начала XX в., на фоне которого рассматривались архаические пережитки общественного быта народов Кавказа. Так, Ш.Д. Инал-ипа указал на характеристические черты абхазского патриархального общества XIX в. (457), отметив его пережитки в традиции селиться по родам, наличие большого количества общинных земель, значительную роль в хозяйственной жизни института взаимопомощи. Ш.Д. Инал-ипа выявил также отголоски военно-демократических порядков в абхазском обществе XIX в., нашедшие отражение в социальной психологии народа.
Особенности функционирования пережиточных форм патриархально родового строя аварцев проанализировала З.А. Никольская. Автор рисует достаточно сложную общественную структуру аварского общества XIX в., состоящую из ряда соподчиненных ячеек, начиная от малых патриархальных семей и кончая крупными, чисто территориальными объединениями (бо), выступающими по отношению к внешнему миру в качестве самостоятельных социально-политических единиц. На аварском материале З.А. Никольская прослеживает преобразования родовых институтов в условиях далеко зашедших процессов социальной дифференциации и развития ранних форм эксплуатации (477, 478).
А.И. Першиц исследовал лъепк - общественную форму, игравшую весьма заметную роль в жизни дореволюционной Кабарды (486). Льепк, который объединял отцовских родственников-однофамильцев, являлся, по мнению А.И. Першица, наиболее широкой структурной ячейкой рас-павшего рода. Даже в позднейший период лъепк воплощал реликтовое единство рода, проявлявшееся в экономической, организационной и идеологической сферах.
Другую пережиточную общественную форму у адыгов - так называемые братства - изучал В.К. Гарданов (447). Первоначальное происхождение братств он связал с древними фратриями, наследием которых были присущие братствам родовые пережитки - экзогамия, родовая взаимопомощь, кровная месть. Одновременно В.К. Гарданов отметил новые социальные аспекты функционирования братств, превратившихся в условиях антифеодальной борьбы в основную ячейку политического объединения адыгского крестьянства.
Анализируя в другой работе некоторые факты традиционного общественного быта адыгов, В.К. Гарданов показал их связь с древней дуальной организацией (451). Иерархические социальные подразделения адыгов с кратным количеством составляющих элементов (дворянско-княжеские и ассоциированные с ними тльфокотльские «фамилии»), этногенетические и генеалогические легенды, содержащие четное число имен прародителей и эпонимов, широко известное деление жителей адыгских сел на две группы интерпретируются автором как отголосок некогда существовавшего универсального общественного порядка. Рассматривая функционирование пережитков дуальной организации у адыгов в XIX в., автор отмечает их приспособленность к процессам развития феодального общества.
Продолжались работы и в области изучения патронимии. В свое время исследования М.О. Косвена имели самый широкий резонанс в кавказоведении. Многочисленные его ученики и коллеги выделили и описали эту социальную форму у различных народов Кавказа, причем при рассмотрении функций и генезиса патронимии подавляющее большинство исследователей присоединилось к точке зрения первооткрывателя. Между тем позднее в советской историко-этнографической науке был обоснован другой взгляд на сущность патронимической организации. В кавказоведении, в частности, его выдвинул А.И. Робакидзе (489), который отвергнул идею о преемственной связи между первобытным родом и патронимией. Последней, как показал А.И. Робакидзе, совершенно не свойственна такая важнейшая черта, как родовая собственность на основные средства производства; бытование патронимии в условиях развитого классового общества, когда рода как такового уже давно не существовало, также указывает на отсутствие связи между этими двумя социальными институтами. По мнению А.И. Робакидзе, патронимия - это родоподобное образование, возникшее на основе большесемейной организации либо ее пережиточной формы.
В ряде работ, посвященных древнейшей общественной структуре народов Кавказа, рассматривались вопросы, связанные с архаическим половозрастным делением общества. Так, в небольшой статье Л.Б. Панек это было сделано на основе грузинских терминов родства (481).
Характерный атрибут половозрастной структуры общества доклассовой эпохи был выявлен М.О. Косвеном на основании изучения кунацкой (15). Во всей предшествующей литературе кунацкая традиционно рассматривалась исключительно как помещение для приема гостей. Работа М.О. Косвена заставила изменить этот односторонний взгляд, показав, что в пережиточном виде кунацкая выступает как помещение для мужчин, в частности неженатой молодежи, и в своей самой архаичной форме представляет собой мужской дом («клуб холостяков»), хорошо известный по этнографическим описаниям традиционных обществ.
Значительный интерес в кавказоведческой литературе был проявлен к традиционным социальным институтам, рамки которых во многом регламентировали дореволюционный общественный быт народов Кавказа. Ряд исследователей обратились к интерпретации аталычества. Первое его подробное описание как на кавказских, так и на кросскультурных материалах дал М.О. Косвен (486), который в соответствии с отстаиваемой им в те годы гипотезой универсальности матриархата считал аталычество пережитком этой стадии социальной истории человечества.
Иной взгляд на генезис и сущность аталычества был обоснован В.К. Гардановым, который охарактеризовал этот обычай на материалах этнографии адыгов (448). В.К. Гарданов возводит аталычество к первобытной общности детей. Различные этапы ее изживания, по мнению В.К. Гарданова, обусловили и различные стадиальные формы обычая обязательного воспитания детей вне родительской семьи: сначала в форме авункулата, затем передачи ребенка в любую неродственную семью, наконец, в условиях классового, преимущественно феодального общества, в виде передачи родителями детей на воспитание в подчиненную или зависимую семью.
Я.С. Смирнова обратила внимание на еще одну, весьма своеобразную форму функционирования аталычества на Кавказе (545). Встречавшийся только у абхазо-адыгских народов уникальный обычай усыновления представителя привилегированного слоя общества людьми, стоявшими на более низкой ступени социальной лестницы, Я.С. Смирнова квалифицирует как усеченное аталычество. «Обычный» способ разрешения специфической ситуации, часто возникавшей в феодальном обществе, мог заключаться в адопции вассала сюзереном, однако, как считает Я.С. Смирнова, в обществе, широко практиковавшем аталычество, этот институт предлагал уже готовую, привычную форму установления иерархизированного искусственного родства.
Исследователи неоднократно обращались к другому социальному институту - гостеприимству. Е.Г. Пчелиной принадлежит замечательное по своей подробности и полноте описание этого обычая у южных осетин (487). В.К. Гарданов проанализировал функционирование института гостеприимства в традиционном быту адыгов (449). Автор дал всестороннюю характеристику основных черт обычая, а также сопряженного с ним комплекса обычноправовых норм: право субъекта на гостеприимство, на пищу, обслуживание, сохранение инкогнито, помощь, защиту и т.д. В.К. Гарданов исследовал также другой социальный институт – куначество. Отрицая достаточно распространенный взгляд на куначество как на обыкновенную разновидность гостеприимства, В.К. Гарданов считает, что это новый вид межродовых и межобщинных отношений, хотя и связанный генетически с гостеприимством. Изучение средневековой формы куначества позволило В.К. Гарданову выявить и описать своеобразный обычай, обозначенный им как патронат, под патриархальной оболочкой которого осуществлялось стремление феодалов увеличить число лично зависимых людей.
В дальнейшем изучении обычая гостеприимства было продолжено Ю.Д. Анчабадзе, который вновь сосредоточил внимание на его социальных функциях в традиционном быту народов Кавказа (436).
Специально обычаю взаимопомощи посвящена только одна работа Г.Д. Джавадова (454). Автор охарактеризовал форму этого обычая, бытовавшего в Азербайджане при проведении земледельческих работ.
При изучении общественного быта определенное внимание уделялось рассмотрению внепроизводственной сферы жизни дореволюционного крестьянства. Исследования показали, что четкой грани между досугом и хозяйственными занятиями не существовало и оба вида деятельности как бы перетекали друг в друга. В частности, тесная связь между народным земледельческим календарем и традиционными празднованиями лезгин была прослежена А.Г. Трофимовой (494). Материалы З.А. Мадаевой также свидетельствуют, что в основе зимней календарной обрядности - на этот раз вайнахов - лежит трудовая деятельность, а главное содержание праздников и обрядов заключалось в подготовке к весеннему севу и заботе о будущем урожае (476). В подробно описанном Ю.Ю. Карповым традиционном зимнем празднике цезов «игби» (462) видна хозяйственная направленность, хотя и не сознаваемая участниками действия. Вместе с тем Ю.Ю. Карпов обратил внимание на воспитательную, социальную функцию праздника.
Изучение праздничного быта народов Кавказа к тому времени проводилось, в частности, Ю.Д. Анчабадзе и А.Б. Дзадзиевым. работы которых были направлены на выявление социальных функций традиционных развлечений и форм проведения досуга в системе этнической культуры абхазов (438) и осетин (455). Во многом совпадающие выводы авторов свидетельствуют, что внепроизводственная сфера была важным каналом физического и эстетического воспитания, межпоколенной передачи этнических ценностей.
В литературе затрагивался вопрос и о специфике форм проведения досуга в разных половозрастных группах. Из немногих исследований этого плана можно назвать давнюю работу Дж. Багирова, описавшего детские игры в азербайджанском с. Шихлы (439), и работу Н.С. Гогоберидзе, посвященную детским играм в горных областях Грузии (453).
С конца 1970-х годов в изучении общественного быта народов Кавказа стало развиваться новое перспективное направление, представленное исследованиями Б.Х. Бгажнокова. Обосновав важность и актуальность специфической области этнографической действительности, названной им этнографией общения, Б.Х. Бгажноков интенсивно разрабатывает эту проблему на кавказском, в частности адыгском материале. Многоплановость и многоаспектность коммуникативного поведения, его интеграль-ность по отношению ко всей бытовой культуре этноса дают возможность формулирования самых разных познавательных задач. Так, Б.Х. Бгажноков проследил за некоторыми аспектами воздействия идеологии на язык (441, 443). Автор показал социокультурные механизмы исторически возникших у адыгов запретов на произнесение отдельных слов.
В другой работе Б.Х. Бгажноков сосредоточил внимание на семиотике проксемического поведения адыгов. Автор исследовал конкретную социальную семантику репертуара семиотически значимых параметров пространства, организованного в соответствии с оппозицией «почетный - менее почетный», показал историческую обусловленность воздействия на организацию пространства сословных различий, элементов рыцарской морали, приспособленной к условиям феодального общества, старых родовых традиций (гостеприимство, почитание старших, обычай избегания), различного рода магических и полумагических концепций (442).
В 1970-1980-е годы в Абхазии работала комплексная антрополого-био-логическая и социально-этнографическая экспедиция Института этнографии по изучению явлений долгожительства. Этнографическая программа» экспедиции имела целью выявление социальных и этнокультурных факторов долгожительства. В развернувшихся исследованиях наряду с другими были затронуты и явления сферы общественного быта. Так, И.И. Крупник изучал традиционные и современные структуры абхазской сельской общины и место в них лиц особо преклонного возраста (472). Автор разделяет биологическое и социальное долгожительство, выступающее как самостоятельный этнокультурный феномен. Абхазское долгожительство, по мнению автора, относится к последнему кругу явлений и детерминируется геронтофильными ориентациями абхазского общества.
В рамках этнографической программы по изучению долгожительства проводились исследования этнопсихологических аспектов этого феномена. Г.В. Старовойтова указала, что наряду с другими этнопсихологические факторы способствуют формированию долгожительства (492), а В.П. Кобычев конкретно связал долгожительство с особым благожелательным климатом, который отличает семейную и общественную жизнь абхазов (466). А.П. Павленко и А.Е. Шинкуба изучали возрастную номенклатуру и возрастные категории в абхазском обществе, дав соответствующие описания и терминологический глоссарий (480).
Общественный быт тесно связан с социальным строем, поэтому естественно, что этнографы, занимающиеся общественно-бытовой проблематикой, «делают выход» в смежную исследовательскую область. Однако на фоне довольно обильной литературы, посвященной общественному быту, исследования, затрагивающие проблемы собственно социального строя, немногочисленны. На основании архивных документов Е.Н. Студенецкая рассмотрела спорный вопрос о существовании рабства в феодализирован-ном карачаевском обществе XIX в. (493). Автор решительно высказался за наличие соответствующей социальной прослойки в дореволюционном Карачае, причем указал на значительную роль рабского труда э общественном производстве. В то же время Е.Н. Студенецкая не считает, что оно основывалось исключительно на эксплуатации рабов. Феодальные отношения, по мнению Е.Н. Студенецкой, были определяющими в социальном устройстве карачаевцев.
В специальной статье Л.И. Лаврова, посвященной назревшим вопросам изучения социальных отношений на докапиталистическом Кавказе, в числе важнейших также был назван вопрос о прохождении местными народами рабовладельческой формации (474). Сам Л.И. Лавров допускал здесь существование лишь рабовладельческого уклада на том основании, что рабы не составляли на Кавказе преобладающей массы непосредственных производителей. Второй вопрос, на актуальность изучения которого обратил внимание Л.И. Лавров, - это природа независимых союзов сельских общин («вольных обществ»), функционировавших на Кавказе вплоть до XX в. Л.И. Лавров указал на особенности этих социально-территориальных образований и высказал предположение, что «демократические» порядки «вольных обществ» не были пережитком первобытнообщинных отношений, а результатом замедленного классообразования.
Ю.Ю. Карпов поддержал эту точку зрения Л.И. Лаврова и указал на причины замедленного процесса классообразования и эволюции политической системы «вольных обществ», которые, по его мнению, объяснялись главным образом прочностью сельскообщинных отношений (461). Однако, анализируя роль народных собраний и старшин в «вольных обществах» Северной Осетии XVIII - первой половины XIX в., автор пришел к выводу о продвижении социальных структур этого типа к форме феодальной власти через узурпацию прав народных собраний и закрепление старшинской власти наследственным способом.
В кавказоведческой литературе определенное внимание уделялось вопросу сельской общины. Так, Р.Л. Харадзе охарактеризовала процесс классообразования и структурные особенности сельской общины у грузин-горцев, прослеживаемые главным образом на пережитках тушинского код-мекодеоба и сванского лакрана (495). Р.К. Чанба рассмотрел земельные отношения в абхазской сельской общине XIX в. (497), Ю.Ю. Карпов - сельскую общину горных районов Чечни и Дагестана (464). Оба автора пришли к выводу о прочности сельскообщинных институтов, сохранявших свое функциональное значение.
Существенным было участие этнографов в общеисторической дискуссии о природе и характере горского феодализма. Большой вклад в разработку этой проблемы внес А.И. Робакидзе (489). В числе особенностей хозяйственного и социального быта, наложивших отпечаток на характер феодальных отношений горцев, он называет сочетание высокоразвитого альпийского скотоводства с интенсивными формами горного земледелия, специфическую форму собственности на землю, развившуюся на базе скотоводства, а не полеводства, длительную сохранность большой семьи с сопутствующей ей патронимией, развитие военно-демократических институтов, постзпенно перераставших в военно-аристократический уклад вследствие расширения масштабов отгонно-пастбищного скотоводства за пределы племенных границ. Исходной базой возникновения феодальных отношений у горцев Кавказа, как считает А.И. Робакидзе, является не родовой строй, а более высокая ступень общественно-экономического развития - переходная от первобытной к классовой формации.
Вопросы общественного быта и социального строя народов Кавказа затрагивались также в работах монографического характера. Здесь прежде всего следует назвать исследование В.К. Гарданова «Общественный строй адыгских народов» (450), которое стало итогом многолетних изысканий автора. Основной вывод исследования заключается в утверждении тезиса о веду цей роли феодальных отношений у адыгов в XVIII - первой половине XIX в. В.К. Гарданов отверг распространенную в историко-этно-графической литературе точку зрения, согласно которой «демократические племена» в отличие от «аристократических» считались находящимися на стадии патриархально-родового строя. Анализ системы адыгского феодализма: форм землевладения, социально-классового деления общества, системы композиций - показал, что у обеих территориальных групп адыгского этноса общество делилось на два основных антагонистических класса: уорков (феодалов) и пшитль (крестьян) существовало крепостное право и феодальная эксплуатация. В то же время В.К. Гарда-нов показал, что пережитки доклассовой формации (в их числе автором рассмотрены «братства», реликты дуальной организации, гостеприимство, куначество) затушевывали феодальный характер общественных отношений адыгов.
Описанию общественного строя и быта осетин уделил внимание Б.А. Калоев в своем монографическом исследовании, посвященному этому нгроду (14). Сведения по современному общественному быту народов Кавказа можно найти в работе о культуре и быте адыгейского аула Шовге-новский (76).
Исследования советских ученых в области социального строя и общественного быта народов Кавказа во многом опирались на достижения дореволюционного кавказоведения. Причем советская наука восприняла от предшествующего этапа не только накопленный объем знаний, но в какой-то мере саму традицию исследовательского интереса к этой сфере культуры. Изучение социального строя и общественного быта составляет, пожалуй, одно из самых значительных по объему и достижениям направление этнографического кавказоведения.
В ряду научных достижений советского кавказоведения нужно прежде всего назвать доказательство ошибочности представления о Горном Кавказе как о классической стране родового строя, представления с которым даже выдающимся представителям дореволюционной науки не удалось полностью расстаться. Конкретные историко-этнографические исследования общественного строя и быта ряда кавказских народов, анализ зафиксированного обычноправового материала и т.д. дали советским ученым неопровержимые факты, свидетельствующие, что патриархально-родовой строй был давно прошедшим этапом социально-экономического развития горских кавказских обществ, которые в XIX в. находились уже на ином уровне формационного развития.
Среди наиболее интенсивно разрабатывавшихся проблем - пережитки древнейших общественных форм в этнографическом быту народов Кавказа XIX - начала XX в. Патриархальность жизненного уклада местных народов, сохранявшаяся даже в первые годы Советской власти, давала возможность проведения достаточно полнокровных исторических реконструкций, опиравшихся и на данные полевой информации. Значительным достижением в этом ряду было открытие и всестороннее описгчие на кавказском материале патронимии. Целенаправленно изучались традиционные социальные институты, их роль и функции в общественном быту. В ряде исследований начато изучение внепроизводственной сферы общественного быта, в частности форм проведения досуга. Обещают быть перспективными развернувшиеся работы по этнографии общения
Исследования социального строя и общественного быта народов Кавказа будут продолжены. Сейчас явственно очерчиваются те направления, на которых прежде всего желательно сконцентрировать творческие силы. Так, весьма актуальным, с возможностями практического выхода, представляется углубленное изучение праздничной культуры народов Кавказа, традиционных форм развлечений и проведения досуга. Успешно начатое изучение этнокультурной специфики общения и тесно связанных с ним феноменов общественного быта желательно продолжить, широко охватив исследованиями общекавказский этнографический материал. Реконструкция исторической динамики взаимоотношений потестарной и политической форм власти на Кавказе позволит значительно углубить наши представления о социальной сфере быта на дореволюционном Кавказе. Этот вопрос в свою очередь тесно связан с необходимостью более детального изучения общественного строя. Как известно, проблема горского феодализма продолжает оставаться дискуссионной. Участие этнографов в этой дискуссии весьма желательно.
советское кавказоведение
