«ВЕРНЫЙ СПУТНИК И ДРУГ ПО КРУТИЗНАМ ДОРОГ…»: КОСТА ХЕТАГУРОВ И РОМАНТИЗМ ЛЕРМОНТОВА (II)
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Дарья ЗАВЕЛЬСКАЯ | 14.01.2014 | 00:00
Часть I
Более того, история высылки Хетагурова самым непосредственным образом соотносится с личностью и деятельностью о. Александра, активно отставившего Ольгинскую женскую школу, которой грозило закрытие. При этом Коста был безответно влюблен в одну из дочерей о. Александра, Анну, которой посвятил, в частности, столь «лермонтовские» по духу стихотворения, как «Я отживаю век, ты жить лишь начинаешь…», «Благодарю тебя за искреннее слово…» и, конечно, «Утес»:
Наступила полночь, тихая, немая...
В сон невозмутимый погружен утес...
Только по ланитам, змейкою сбегая,
Падают беззвучно в бездну капли слез...
(1894)
В «Утесе» аллюзия на стихотворение «Ночевала тучка золотая…» совершенно очевидна, настолько, что сложно усомниться в намеренной отсылке к Лермонтову и в стремлении подчеркнуть, как созвучно поэтически-философское мышление русского поэта личности самого Хетагурова. Но обратим внимание и на другое стихотворение, «Благодарю тебя…»:
Теперь настрою вновь заброшенную лиру,
Забуду твой напев и незлобивый смех,
Начну по-прежнему я странствовать по миру,
Молиться и любить, любя, страдать за всех.
Встроенное в единый ряд с «любить» слово «молиться» читается вполне буквально. Если же мы вспомним все три «Молитвы» М. Ю. Лермонтова (1837, 1839), то и в них обнаружим несомненно буквальное понимание молитвы в христианском ее смысле и в непосредственном слиянии с индивидуальными чувствами.
Но, разумеется, дело не только в личных взаимоотношениях с Цаликовыми. Круг общения Коста представлял собой образованную среду, в которой смысл общественного служения и этики органично сливался со служением христианским, в том числе и на практике. Это подтверждает стихотворение «На могиле о. Антония Чаленко»:
Друг и наставник, отец наш духовный!
Тысячи юношей, сотни детей
Век не забудут заботы любовной,
Честных стремлений и ласки твоей.
Все с благодарностью вспомним сердечной
Скромный, тернистый и долгий твой путь,
И переполнит в нас памятью вечной
Жизнь плодотворная каждую грудь.
(1894)
В этом обращении к усопшему священнику мы найдем скорее некрасовскую ритмику и интонацию, однако мотив подлинно христианской любви здесь практически свободен от освободительно-демократического пафоса, а смысл социальной ответственности ничуть не отклоняется от собственно христианской миссии – заботы о «малых сих». Можно предположить, что именно такой первичный смысл был для Хетагурова более актуален.
Подтверждением может служить ряд стихотворений, которые логично назвать «пасхальным циклом» поэзии Хетагурова. Не просто образ Христа, а размышления перед праздником Воскресения Христова и во время него становятся нравственной доминантой стихотворений «Праздничное утро, или мысли, вызываемые звоном к заутрене»; «Христос воскрес!» (стихотворений с таким названием у Хетагурова два – 1893 и 1894 гг.) ; «Телеграмма В. Г. Ш.» («Христос воскрес! С лобзаньем жгучим…); «Страстная неделя» (также два стихотворения 1895 и 1901 гг.), «На Пасху» (1895 и 1896 гг.); «Под Пасху», «Угнетенным, бедным…».
Сама датировка стихотворений показывает их соотнесенность с циклом пасхалии. Это демонстрирует, в частности, насколько сильно влияла реальная православная традиция на умонастроения и эмоциональные переживания образованных кругов тогдашней Осетии. Очевидно, что Хетагуров глубоко погружался каждый раз в переживание сокровенного смысла Страстной недели и Воскресения Христова.
В некоторых стихотворениях этого ряда можно встретить аналоги освободительной риторики:
Сколько нужно еще вам позорных веков,
Чтоб за братство, любовь и свободу
Не боялись цепей и терновых венков,
А несли бы с ним крест на Голгофу?!
(Праздничное утро…)
И апостолов всех, всех борцов за идеи,
И предателя вижу, как будто живых.
(1901)
И все же преобладает непосредственное значение тех понятий, которые из христианской сферы прочно входили в «демократический» арсенал, включая те же братство, любовь и свободу.
Как всё бесхитростным весельем
Полно, как пышно все цветет!
Как все любовью, всепрощеньем
И лаской братскою зовет!
Оковы прочь! Раскройтесь, гробы!
Нетленна смерть, бессильна злоба,
Любовью попран ад,
Повержен меч, разбиты цепи,
Рассеян мрак тысячелетий,
Народ народу — брат.
Ликует мир, цветет природа,
Повсюду свет, любовь, свобода,
Разверзлась твердь небес,
И ангелы предвечным клиром
Над возрождающимся миром
Поют: «Христос воскрес!..»
(1894)
Особенно это заметно при восприятии единого контекста стихотворения. На первый взгляд, узнаваемые сочетания звучат вполне в идеологическом духе.
В одну семью сплотились все народы,
У всех один небесный Царь-отец,
И вся земля — обширный храм свободы,
И целый мир — сплошной союз сердец.
Но дальше читаем:
И чужд душе, блаженством упоенной,
Вседневный чад борьбы и суеты...
О милый друг, любовью ослепленный,
Так думаем лишь только я да ты!..
(1895)
Борьба столь же чужда душе, полной любовью, как и суета. Чад отступает перед светом. Это особое переживание религиозного праздника, поднимающее к высшим сферам, и народы соединяются именно в таком чувстве просветленности, свободы от низкого и тленного.
Здесь нет прямых аналогий с творчеством Лермонтова, однако тон и дух, общая семантика и философская составляющая, несомненно, восприняты от «высокого» романтизма русской литературы. Только Хетагуров гораздо ближе к практически воплощаемой религиозности.
Это проявляется и в лирике другого рода.
Легко за обиду обидой платить,
За кровь — оскорбленьем и кровью,
Но трудно два сердца навеки сплотить
В союз, освещенный любовью...
Труднее разумно и твердо сознать,
Что счастье и наше призванье —
Прощать бесконечно, без меры прощать,
Всему находить оправданье... («Расстаться не трудно…», 1894)
Лучше пропой ты мне песню такую,
Чтобы она прозвучала в сердцах
И разбудила бы совесть людскую
В их повседневных житейских делах...
Лучше скажи мне могучее слово,
Чем бы весь мир я сумел убедить,
Что в этом мире нет счастья другого,
Как бесконечно прощать и любить. («Музе», 1893)
Верьте коллеге,— ни долгие годы,
Ни с прихотливой судьбою вражда,
Труд непосильный, борьба и невзгоды
В нас не убавят любви никогда.
Этому чувству,— узнаете сами,—
Учит нас вера в Иисуса Христа.
Помните заповедь, следуйте с нами,
Чтоб не страшна была тяжесть креста.
С Христовой любовью вы гордо и смело
Вступите в жизнь, в этот омут страстей,
И за великое, честное дело
Не пожалеете жизни своей.
(«Воспитанникам Ставропольской гимназии», 1899)
В первом из процитированных стихотворений вполне можно уловить и полемику с любимым поэтом, с определенной нетерпимостью и жесткостью Лермонтова по отношению к своим недругам, к свету, неверным возлюбленным.
Заметим, что если Бог в поэзии Лермонтова – преимущественно суровый Бог-Отец, всевидящий и наказующий: «Смерть поэта», «Покаяние», «Я не для ангелов и рая…» и др. Сохраняя лермонтовское ощущение высшей, Божьей правды, Хетагуров обращается к Христу – Богу страдающему и милосердному.
Власть страстей Лермонтов соотносит с демоническим началом, видя его и в себе самом, наряду с пророческим даром. Отголосок этого противоречия можно уловить и в поэзии Хетагурова: «В порыве откровенности», «Поэту», «Есть чувство, - его разгадать не умею…», «Порыв».
И при этом образ распятого Бога, страдающего и принимающего на себя грехи и тяготы обычных людей, становится для Косты Хетагурова внутренней опорой, образцом высшего служения и повседневного альтруизма:
Когда тебя, мой друг,
Порой гнетет недуг
И не находишь облегченья,
Ты вспомни о Христе,—
Страданья на кресте
Ослабят вмиг твои мученья.
Когда же радость грез
Отравит горечь слез,
Когда тебя постигнет горе,
Ты вспомни лишь народ,—
Среди его невзгод
Твои страданья — капля в море.
(1893)
Так в романтической лирике Хетагурова предстают христианские устремления и ценности (никогда, впрочем, романтизму и не чуждые), наделяя особым смыслом сокровенный идеал поэта: «Простить врагам своим, в ответ на их проклятья // Страдать за них, любя, страдая, их любить…» Поэтому, временами, он так трагично переживал свою неспособность достичь этого внутреннего идеала, не просто используя, но творчески переосмысливая лермонтовскую поэтическую традицию.
Многогранность романтизма в творчестве замечательного осетинского поэта Коста Хетагурова, его прочная сродненность с романтизмом М. Ю. Лермонтова и, в то же время, философская и художественная полемика с любимым классиком подтверждают общечеловеческий смысл его творческого наследия. Поэтому хотелось бы надеяться на долгую память об этом ярком деятеле кавказской культуры, на дальнейшее углубленное изучение его произведений, как и на интерес обычного читателя к его живой и проникновенной поэзии.
При подготовке статьи были использованы материалы сайта о Коста Хетагурове
культура Лермонтов Россия Хетагуров
