ОСОБЕННОСТИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ОРГАНОВ И МУСУЛЬМАНСКИХ РЕЛИГИОЗНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ И В ДРУГИХ РЕГИОНАХ РОССИИ

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Марат МУРТАЗИН | 21.06.2015 | 20:33

Прежде чем перейти к анализу современного состояния взаимоотношений государственных органов и мусульманских религиозных организаций (МРО) на Северном Кавказе и в других регионах России, как нам кажется, необходимо сделать небольшой исторический экскурс в особенности формирования самих МРО в различные исторические периоды существования российской государственности. 

Если не принимать в расчет мелкие вкрапления мусульманского элемента в Великом Московском княжестве XV века в Москве, Касимовском царстве, татарских слободах Звенигорода, Серпухова, Каширы и других городов (1), то первоначальным шагом оформления отношений между российской государством и мусульманами следует считать вторую половину XVI века, когда войска Ивана Грозного завоевали последовательно Казанское (1552), Астраханское (1554), Ногайское (1577), Сибирское (1582-1598) ханства. Все эти завоевания, по меткому замечанию К.Маркса, заложили «основу Азиатской России». 

Административно-судебное и финансовое управление завоеванными территориями было передано вновь созданному Приказу Казанского дворца, а вот вопросами духовной культуры и просвещения от имени государства занималась созданная в 1555 г. Казанская епархия, во главе которой встал архиепископ Гурий. Главной задачей епархии в то время считалось крещение мусульманского населения покоренных областей, прежде всего, татар. Повсюду на завоеванных территориях начали строиться церкви и монастыри, а в татарских селах разрушались мечети и медресе, уничтожались мусульманские религиозные книги и рукописи, духовные лица и ученые изгонялись из крупных городов и поселений (2). Политика подавления мусульманского духовного компонента в этих обретенных Россией областях и попытки насильственного крещения мусульман продолжалась до 1773 г., когда по инициативе Екатерины II был принят Закон «О терпимости всех вероисповеданий», была смягчена антимусульманская направленность внутренней политики государства, а в 1788 г. было учреждено Оренбургское магометанское духовное собрание (ОМДС). Несмотря на это, деятельность различных миссионерских отделений в православных епархиях и академиях продолжалась вплоть до начала ХХ в., оставив в истории имена таких «русификаторов» мусульман, как Н.И. Ильминский, Г.С. Саблуков, Е.А. Малов, Н.П. Остроумов (3). 

Присоединение Крымского ханства к Российской империи произошло в 1783 г., через 9 лет после заключения Кучук-Кайнарджийского мирного договора, ознаменовавшего победу России над Османской империей в войне 1768-1773 гг. В результате этого договора Крымское ханство, являвшееся крупнейшим вассальным государство османов, перешло под протекторат России, а вскоре было полностью аннексировано. Все административные и финансовые вопросы управления Крымом с этого времени стали решаться в российской юрисдикции. Вопросы внутренней религиозной жизни мусульман Крыма Екатерина II первоначально соглашалась оставить под духовным крылом турецкого султана в соответствии с артикулом 3 Кучук-Кайнарджийского мирного договора, который гласит: «в духовных же обрядах, как единоверные с мусульманами, в рассуждении его султанского величества, яко верховного калифа магометанского закона, имеют сообразоваться правилам, законом их предписанным» (4). Но в 1783 г. упомянутый договор был аннулирован, и Российская Империя уже сама обязалась «охранять и защищать их лица, храмы и природную веру, коей свободное отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно» (5). Благодаря тому, что присоединение крымско-татарского населения к российской нации происходило, во-первых, в условиях меньшего влияния православных иерархов на государственную политику, во-вторых, в рамках действия вышеупомянутого Закона «О терпимости всех вероисповеданий», крымские мусульмане, в отличие от поволжских, не подвергались политике насильственной христианизации, а их мечети не были разрушены. Более того, уже в 1793 году в Крыму указом Екатерины II было учреждено второе в России Таврическое магометанское духовное управление (ТМДС).

Создание ОМДС и ТМДС в конце ХVIII в. стало новой вехой взаимоотношений государства и мусульман в Российской империи, поскольку впервые были сформированы религиозные учреждения мусульман в форме ограниченной религиозной автономии, а главы духовных собраний признавались государством муфтиями всех мусульман России в своих регионах. Хотя указом правительствующего Сената в ведение МДС передавались полномочия по выборам и назначению на должности духовных лиц, выдача разрешений на строительство и ремонт мечетей, но фактически решения принимались на уровне губернских властей, а сам муфтий, формально избранный духовным собранием, назначался именным указом императора по представлению министра внутренних дел. 

Однако сам факт учреждения духовных собраний отнюдь не означал фактического единства мусульманских общин и иерархического подчинения всех мусульман одному главе. Местные общины продолжали в реальности существовать самостоятельно, обеспечивая не только свои духовные потребности и соблюдение ритуалов, но и сохраняя свою материальную независимость от центра. Подобная ситуация сохраняется в жизни мусульманского сообщества России вплоть до сегодняшнего дня, что не всегда учитывается федеральными и региональными властями. 

Формирование взаимоотношений российского государства и мусульман на Северном Кавказе шло в ином русле, нежели в Поволжье, на Урале, в Сибири и Крыму. Это связано, прежде всего, с длительностью процесса завоевания Кавказа русскими войсками и ожесточенным сопротивлением его народов, прежде всего, мусульман, российской экспансии. Не менее важным фактором, усложнившим выстраивание отношений российской государственности с народами Кавказа, являлся их пестрый этнорелигиозный состав. По этим причинам традиционный способ создания духовного собрания или управления долго не приживался в этом регионе. 

Принято считать, что «Российская империя взяла курс на установление своего господства на всем Северном Кавказе в конце ХVIII столетия в политической борьбе с мусульманскими государствами Османской империи и Персии» (6). Обратившись к тексту Кучук-Кайнарджийского мирного договора, артикул 21-23, мы увидим, что в нем идет речь не только о крымских татарах, грузинах и мингрелах, но и о кабардинцах: «Обе Кабарды, то есть Большая и Малая, по соседству с татарами большую связь имеют с ханами крымскими, для чего принадлежность их императорскому российскому двору должна предоставлена быть на волю хана крымского, с советом его и с старшинами татарскими» (7). Этот фрагмент явно указывает на исламскую религиозную принадлежность кабардинцев в конце ХVIII в. и позволяет предположить, что именно они стали первыми мусульманами Северного Кавказа, оказавшимися под российским флагом, хотя значительная часть кабардинцев позднее приняла христианство (8). 

Не вдаваясь в ход истории Кавказской войны, можно согласиться с мнением А.В. Малашенко, что для Российской империи «чисто военный захват еще не означает установления полного и прочного политического господства, поддержания собственного идеологического авторитета… Времени для «полноценного» вхождения Северного Кавказа в состав Российской империи не хватило. Проблему закрепления народов региона в составе метрополии решали уже большевики» (9). Эти же выводы можно отнести и к выстраиванию взаимоотношений государства и мусульман Северного Кавказа в период до 1917 г. Последние продолжали сохранять свое автономное бытование с различными взглядами на связи с православной Россией и мусульманской Турцией, со своими проблемами деления на «ортодоксальных» мусульман и «тарикатистов», борьбой между различными суфийскими течениями накшбандия и кадирия. Все внутренние проблемы религиозных общин не входили в сферу интересов русской военной администрации на Кавказе и передавались на суд глав тейпов и кадиев. 

Советский период взаимоотношений государства и мусульманских организаций в России стал тяжелейшим испытанием на прочность веры и терпения мусульман. Об этом периоде написано много, но вывод можно сделать один: несмотря на колоссальные усилия государства с целью искоренения религиозного сознания в течение 70 лет Советской власти, превратить религию в «пережиток» не удалось, и при первом же послаблении религиозная жизнь мусульман в России вступила в период возрождения.

Тем не менее, внимательное рассмотрение процессов исламского возрождения в современной России и изучение изменившихся взаимоотношений государства и мусульманских религиозных организаций показывает как положительные, так и отрицательные стороны этих процессов в течение последних трех десятилетий. Но почему же мы говорим о тридцати годах? Ведь сама Российская Федерация в ее новом облике существует только с 1991 г. Ответ заключается в том, что процессы исламского возрождения начались несколько раньше, чем распался Советский Союз и рухнул коммунистический строй. 

Изучение вопроса, на каком уровне находились отношения государственных органов и МРО в 80-х годах прошлого века, следует начать с обозначения структурных единиц, которые обеспечивали это взаимодействие. В СССР до Великой Отечественной войны действовало единое и единственное Центральное Духовное управление мусульман (ЦДУМ) с центром в Уфе. По признанию муфтия ЦДУМ Ризаэтдина Фахретдинова к 1930 г. большая часть религиозных организаций мусульман находилась накануне полного разрушения, а само ЦДУМ в 1935 г. готовилось к демонстративной ликвидации (10), поскольку Антирелигиозная комиссия ЦК ВКП(б) через постановления Правительства осуществляла политику планомерной ликвидации всех мечетей и медресе, подвергала арестам и физическому уничтожению мусульманских священнослужителей, преследовала любые проявления религиозной жизни даже на бытовом уровне. 

Тем не менее, суровые испытания Великой Отечественной войны способствовали улучшению отношений между государством и религиозными организациями. Осенью 1943 г. Советское правительство дало согласие на создание трех новых Духовных управлений: мусульман Средней Азии и Казахстана с центром в Ташкенте, Северного Кавказа - в Буйнакске, Закавказья - в Баку. ЦДУМ в Уфе было переименовано в Духовное управление мусульман Европейской части СССР и Сибири. Верующим был возвращен ряд мечетей, многие служители ислама были выпущены из мест заключения, а с 1944 г. было разрешено совершать хадж для очень незначительного числа «проверенных и надежных» мусульман (11). В 1945 г. в Бухаре было создано первое в СССР мусульманское медресе Мир-Араб, в 1971 г. в Ташкенте учредили высшее учебное заведение - Исламский институт имени имама аль-Бухари. К слову, все российские имамы и муфтии получали богословское образование именно в этих учебных заведениях. 

С другой стороны, 19 мая 1944 г. при Правительстве СССР был образован Совет по делам религиозных культов, который в 1965 г. переименовали в Совет по делам религий (СДР). Совет принимал решения о регистрации и ликвидации религиозных организаций, об открытии и закрытии молитвенных зданий и домов, и определял многие другие вопросы взаимодействия государства и религиозных организаций. При всех ограничительных и жестких контрольных функциях Совета по делам религий, одним из положительных моментов его существования стала четкая регламентация порядка и условий существования МРО. В Совете работали не только партийные идеологи, но и ученые, специалисты по исламу, включая Абдула Абдулвагаповича Нуруллаева, Талиба Сарымсаковича Саидбаева, которые хорошо знали специфику и особенности этой мировой религии, и старались, хоть в какой-то мере, ограничивать административное рвение чиновников. 

Естественно, что осуществлять контроль из центра даже за не столь многочисленными официально зарегистрированными мечетями и местными МРО (к 1991 г. таковых в РСФСР насчитывалось 870) (12), было невозможно, поэтому в каждом областном центре работал уполномоченный СДР, на которого возлагалось решение практических задач взаимодействия с МРО, подготовка рекомендаций и решений. Все решения принимались обязательно с согласованием их с местными партийными и административными органами. Решения по наиболее важным вопросам (строительство или закрытие мечети, учебных заведений) принимались только в СДР, но в своей повседневной работе уполномоченные были достаточно самостоятельны, и вопросы выборов руководителей местных организаций и духовных лиц (разделение полномочий было обязательным в советское время), беседы с верующими, определение кандидатов на учебу в медресе, входили в компетенции уполномоченных на местах. Авторитет этих уполномоченных был достаточно высок еще и потому, что за ними стояли не только партийные, но и правоохранительные органы, и наиболее «строптивых» мусульманских деятелей и священнослужителей подвергали административному и уголовному преследованию, при этом чаще всего такие меры применялись по отношению к незарегистрированным общинам на Северном Кавказе и в Крыму (13).

Начиная с 50-х годов прошлого века стали расширяться международные связи МРО. В СССР приезжали делегации из дружественных стран Арабского Востока, Юго-Восточной Азии, Африки, и в их числе были не только государственные деятели, но и духовные лица, которые посещали мечети и духовные управления. Мусульманские духовные лица из СССР также стали достаточно часто выезжать в зарубежные поездки. Первоначально все вопросы международных связей решал непосредственно СДР, но 30 июля 1962 г. в Москве был создан Отдел международных связей мусульманских организаций СССР (ОМС), учредителями которого формально являлись четыре существовавших тогда духовных управлений. Финансовое обеспечение его деятельности ложилось на плечи самих духовных управлений, но все остальные вопросы контролировали работавшие в нем представители государственных органов. В задачи ОМС входило «а) готовить предложения и рекомендации по контактам с зарубежными деятелями; б) реферировать мусульманскую и иную профильную зарубежную прессу, при необходимости подготавливая проекты опровержений и продумывая антидиффамацию; в) готовить материалы о жизни мусульман СССР; г) осуществлять протокольное обслуживание въезжающих в СССР иностранных делегаций и выезжающих за рубеж делегаций советских мусульман» (14). Одним из последних крупных международных мероприятий, которые обеспечил ОМС, стало празднование 1100-летия принятия ислама в Поволжье и Приуралье в 1989 г. 

В период с 1985 по 1991 гг., который принято называть «перестройкой», начали формироваться новые подходы к государственно-конфессиональным отношениям. Регистрация новых религиозных объединений, создание духовных учебных заведений, более широкое участие религиозных организаций в социально значимых и благотворительных мероприятиях стали свидетельством того, что государство ослабляет жесткий контроль над деятельностью религиозных структур, но даже в этот период перемены коснулись в основном лишь Русской Православной церкви (РПЦ) (15). В августе 1986 г. появился один из последних антимусульманских партийных документов «Об усилении борьбы с влиянием ислама», установки которого выполнялись вплоть до октября 1990 г., когда был принят новый закон «О свободе совести и религиозных организациях», согласно которому граждане впервые за всю историю СССР получили право свободно создавать религиозные общества, строить храмы, создавать духовные учебные заведения, экспортировать, импортировать и распространять предметы религиозного назначения и религиозную литературу.

Казалось бы, такие значительные послабления и свободы в отношении религиозной жизни внутри страны должны были послужить активизации деятельности официальных духовных управлений мусульман, но фактически события пошли по другому сценарию. 

Тревожным сигналом для спокойного развития отношений государственно-исламских отношений, сложившихся в поздний советский период, стало смещение муфтия ДУМ Средней Азии и Казахстана Шамсуддина Бабахана. Это произошло 4 февраля 1989 г. после массовой демонстрации верующих в Ташкенте. Чуть позднее произошло смещение муфтия единого ДУМ Северного Кавказа М. Геккиева и началось создание отдельных духовных управлений каждой из северокавказских республик (16). Распад ДУМ Европейской части и Сибири пришелся на 1992 г., когда от муфтия Талгата Таджуддина откололись практически все его ученики и создали самостоятельные духовные управления в Татарстане, Башкирии, Москве и многих других регионах. Только ДУМ Закавказья во главе с шейх аль-исламом Аллашукюром Паша-заде сохранило свою целостность и единство руководства. Все эти процессы разделения духовных управлений проходили на фоне борьбы за децентрализацию власти под знаменитым лозунгом Б.Н. Ельцина «берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить». 

Тем не менее, главными причинами распада, произошедшего внутри мусульманского религиозного пространства СССР и России, можно назвать, по нашему мнению, следующие:

 - искусственно навязанное в 40-е гг. разделение на 4 духовных управления для всего СССР уже перестало отражать фактическую картину внутрирелигиозной структуры мусульманского сообщества страны;

- сами ДУМ в силу своей полной подчиненности государственным органам оказались неготовыми к новым веяниям в среде мусульман, проявившимся в начале 90-х гг.;

- в силу резкого ослабления контроля над деятельностью религиозных организаций государственные органы оказались не готовыми противостоять подъему новых нетрадиционных мусульманских структур;

- в новых демократических условиях начала 90-х гг. органы власти Российской Федерации не имели никаких государственных установок по работе с образовавшимися мусульманскими религиозными и общественными организациями, особенно с теми, которые показали свое стремление к политизации исламского фактора.

Новый этап развития взаимоотношений государства с мусульманскими организациями в РФ начался уже после распада Советского Союза и ликвидации СДР. Необходимо отметить, что требование ликвидации Совета выдвигалось целиком и полностью РПЦ. В Советском Союзе ДУМ значительно в большей степени, чем Патриархия, были зависимы от государственных органов. Факты низвержения муфтиев Средней Азии и Северного Кавказа стали наглядным примером того, что может произойти с другими, поэтому муфтии ДУМ не возражали против сохранения СДР или другого подобного госоргана. Но влияние руководства РПЦ на новые власти было настолько сильным, что Патриархия смогла воспрепятствовать воссозданию в Российской Федерации единого правительственного органа по работе с религиозными организациями. Функции по обеспечению взаимодействия государства с религиозными организациями передавались то Министерству по делам национальностей в его многочисленных ипостасях, то Министерству регионального развития, то Комиссии по вопросам взаимодействия с религиозными объединениями при Правительстве РФ, пока не нашли в последние годы «постоянной прописки» в Управлении Президента РФ по внутренней политике. 

Кроме того, что взаимодействие государства и МРО пережило за этот период такую чехарду, не способствовавшую выстраиванию государственно-исламских отношений, значительным недостатком можно также назвать и то, что за это время не было подготовлено и принято ни одного открытого государственного документа, в котором были бы изложены основные принципы подобного взаимодействия. Это, очевидно, является свидетельством того, что в этой сфере существует серьезная проблема отсутствия кадров и административных ресурсов, которая может очень негативно сказаться на дальнейшем развитии не только государственно-религиозных, но и межнациональных отношений в нынешней Российской Федерации. 

Резюмируя особенности взаимоотношений государства и МРО за этот период, напрашивается вывод, что отсутствие какой-либо цельно оформленной и обоснованной политики в этой важной и сложной социальной сфере создает проблему, от которой страдают, прежде всего, государственные органы, которые не имеют представления о том, как себя вести с мусульманскими организациями. Во всех федеральных министерствах от вопросов взаимодействия с МРО бежали как «черт от ладана»: это касалось и образования, и культуры, и работы с военнослужащими. Поскольку аппарат Совета по делам религий был разогнан, то специалисты разбрелись по разным углам, а принимать какие-либо решения, или давать рекомендации, как сотрудничать с МРО, было просто некому. Только одно министерство юстиции безотказно регистрировало местные и централизованные религиозные организации мусульман, духовные образовательные учреждения и учебные центры, не заглядывая в содержание их уставов и образовательных программ. Казалось бы, руководству многочисленных теперь ДУМ, местных религиозных организаций, духовных образовательных учреждений следовало радоваться и пользоваться предоставленными свободами, но, как и всякая свобода не должна означать вседозволенность, так и религиозная свобода должна иметь свои разумные пределы. И если руководство РПЦ это осознавало достаточно ясно, не допустив развала своей единой иерархической структуры и начав планомерную борьбу с сектами и нетрадиционными религиозными течениями, то мусульманское сообщество оказалось неготовым ко многим новым явлениям внутри своей религиозной общины. 

Подобная ситуация привела к целому ряду внутренних проблем в жизни мусульманского сообщества России, в числе которых можно обозначить следующие: 

1. Безудержный рост числа общин, особенно ДУМ, во всех регионах России привел к тому, что между ними началась внутренняя борьба за первенство как в своих регионах, так и на общероссийском уровне. К концу 90-х гг. в стране было зарегистрировано более 50 централизованных религиозных организаций мусульман, при этом в отдельных субъектах, например, в небольшой и отнюдь «немусульманской» Мордовии их действовало одновременно четыре. Все они не только соперничали между собой внутри региона, но еще и поддерживали каждый более крупную структуру, к которым можно отнести Совет муфтиев России, Центральное ДУМ, Координационный центр мусульман России. 

2. Никаких попыток объединить эти организации ни на региональном уровне, ни на федеральном не предпринималось. Предложение включить в закон Республики Татарстан «О свободе совести и о религиозных объединениях» пункт о том, что в республике может существовать только одно централизованное ДУМ, не получило поддержку на федеральном уровне, хотя фактически в Татарстане, да и во многих северокавказских республиках, при административной поддержке органов власти удалось сохранить формальное единоначалие ДУМ. 

3. При создании религиозных объединений, которые все по закону именовались «мусульманскими» и определялись только на основании справки о принадлежности к религии «ислам», не учитывалась их конфессиональная соотнесенность. Появление шиитских объединений в центральной России, Поволжье, создавало напряженность между мусульманами внутри регионов, поскольку отношения суннитов и шиитов всегда были не только сложными, но иногда и антагонистическими, чему наглядным примером сегодня является ситуация в Ираке.

4. Главная проблема заключалась в том, что началось безудержное проникновение в МРО представителей экстремистских и радикальных мусульманских течений, которые стали называться то «последователями чистого ислама», то «ваххабитами», то «салафитами», то «такфиристами» и т.п. Они никогда формально не прописывали свою идеологическую направленность, но в своей деятельности очень четко и ясно проявляли принадлежность к так называемым «нетрадиционным» формам ислама. 

Самым сложным периодом в этом отношении, без сомнения, стали 90-е годы. Отсутствие продуманной политики в сфере государственно-религиозных отношений в широком плане, и государственно-исламских, в узком, негативно отразилось на организационной стороне деятельности самих мусульманских общин и духовных управлений, но основной и наиболее опасной проблемой во взаимоотношениях государства и ислама стал религиозно-политический фактор, который резко активизировался на Северном Кавказе. 

Необходимо отметить, что в силу определенных факторов политизация ислама в Поволжье, на Урале, в Сибири, в Центральной части России проявилась не так сильно и явственно, как на Северном Кавказе. К числу этих факторов можно отнести следующие:

- в среде тюркских народов России, представляющих подавляющее большинство мусульман этих регионов, исторически сложилась высокая степень веротерпимости; 

- уровень религиозности мусульман Поволжья, Урала и Сибири и их идеологической противопоставленности православным был существенно ниже;

- в названных регионах сохранялась стабильная экономическая ситуация; 

- степень интегрированности мусульман этих регионов в экономическую и культурную жизнь всего российского общества была значительно более высокой по сравнению с Северным Кавказом;

- период сосуществования мусульман Поволжья, Урала и Сибири с русскими/православными в рамках российской государственности был существенно дольше, чем у народов Северного Кавказа. 

Отсутствие государственной политики в вопросе взаимоотношений с МРО, нежелание государства противостоять проникновению экстремистских и террористических группировок в среду мусульманской молодежи, особенно на Северном Кавказе, политизация ислама и использование его в реализации сепаратистских планов, создали в конце 1990-х гг. реальную угрозу целостности и безопасности Российской Федерации. События чеченских войн еще свежи у всех в памяти, и о них написано достаточно много.

Естественно, что винить только ислам в проблемах Северного Кавказа 90-х гг. нерационально, поскольку в этом регионе образовалось целое переплетение национальных, культурных, экономических факторов, приведшее к возникновению вооруженных конфликтов. Но то, что карта политического ислама была очень умело разыграна в попытках отделения Северного Кавказа от России с использованием вооруженной, политической и идеологической борьбы, сегодня уже не подлежит сомнению.

В рамках изучения особенностей взаимоотношений государства и МРО того времени необходимо сделать особый акцент еще на один важный вопрос. Именно в те 90-е гг. многие тысячи молодых мусульман, а иногда просто дети, отправлялись на учебу в арабские и другие мусульманские страны. На эту проблему почему-то никто не хотел обращать серьезного внимания, хотя любой трезвомыслящий человек, тем более государственный чиновник из числа бывших советских (других просто не было) функционеров, должен был прекрасно понимать, что так же, как те молодые люди, которые учились в течение десятилетий в Советском Союзе, возвращались с определенным идеологическим багажом в свои страны, так и молодые мусульмане, прошедшие обучение в Саудовской Аравии, Египте, Иордании и других странах, вернутся заряженные идеями, отнюдь не симпатизирующими «кафирской» стране, а скорее враждебными по отношению к ней. Этому способствовала не только система их обучения, но и во многом пропаганда, которая представляла Россию и на Западе, и на Востоке как врага ислама и мусульман. Мы внутри страны тогда мало знали об этом, но любая поездка на Арабский Восток, показывала, что видели жители этих стран по ТВ и как они были настроены по отношению в России. 

По мнению экспертов, число тех, кто получил исламское образование за рубежом после распада Советского Союза, превысило 10 тысяч человек (17). Цифра сама по себе немалая, но если задуматься о том, каким может стать число радикально настроенных мусульман, если за каждым из них последует еще сто человек, то это станет серьезнейшей проблемой. Но, поскольку все эти молодые люди учились в разных странах (начиная от Малайзии и кончая Марокко), изучали различные течения, направления, мазхабы, а следовательно, разделены между собой, то и внутри России они не представляют собой единую проповедническую «пятую колонну». Именно поэтому во внутреннем мусульманском пространстве образовались зачастую противоборствующие между собой течения, а отнюдь не единое радикальное ядро. Подробно о вопросах противостояния мусульманских течений на Северном Кавказе, в частности, писал А.В. Малашенко (18). 

Тем не менее, основной проблемой взаимоотношений государства и МРО на Северном Кавказе и в 90-е гг., и в начале ХХI столетия, было и остается распространение радикальных и экстремистских идей, облаченных в многочисленные тоги «ваххабизма», «салафизма», «сафисламизма», «такфиризма» и т.д. Как уже отмечалось, в начале 90-х гг. государственные органы ни в центре, ни на местах не имели реального представления об опасности распространения подобных тенденций в среде мусульманской молодежи. Прямые указания самих мусульманских деятелей на серьезную опасность распространения этих идей получали один ответ государственных органов всех уровней: в соответствии с Федеральным законом «О свободе совести» религиозные организации отделены от государства, поэтому мы не можем вмешиваться в эти вопросы. И только в тот момент, когда эта радикально настроенная часть молодых мусульман Северного Кавказа стала основным костяком в вооруженной борьбе в ходе чеченских войн, когда террористические акты достигли Буденновска, Волгограда и даже Москвы, власти стали задумываться о том, как бороться с этими явлениями внутри мусульманского сообщества. 

Первым государственным актом, направленным непосредственно против экстремистов, стал закон Республики Дагестан от 22 сентября 1999 г. «О запрете ваххабистской и иной экстремистской деятельности на территории Дагестана». В 2000 г. Народное собрание Дагестана даже выступило с инициативой принятия федерального «антиваххабистского» закона, но она была отвергнута Комитетом Государственной Думы по делам общественных организаций и религиозных объединений как не соответствующая Конституции. Принятие этого закона сопровождалось бурной дискуссией, в том числе и в мусульманских кругах, и хотя он был принят, но оказался несостоятельным, поскольку не давал четкого определения признаков того, что представляет собой «ваххабизм», и фактически не действовал. В настоящее время в Дагестане идет обсуждение нового закона «О профилактике экстремизма», который должен прийти на смену прежнему «антиваххабитскому».

Острие борьбы с распространением экстремизма среди мусульманской молодежи находилось на местах, в особенности, в Дагестане, но реальных средств для борьбы не столько с религиозной, сколько с преступной деятельностью не было ни у местных властей, ни у религиозных организаций. Попытки переложить задачу преодоления экстремизма среди мусульманской молодежи на духовные управления или на мусульманские учебные заведения изначально являлись утопическими, поскольку, как отмечалось выше, эта проблема давно переросла уровень внутрирелигиозных и межконфессиональных дискуссий: разговор шел не на уровне слова, а на уровне кулака и автомата. 

При этом, в силу определенных обстоятельств, основными партнерами государственных органов, особенно в Дагестане и в Чечне, стали представители ДУМ, которые придерживались суфийских течений, которых иногда называют «тарикатистами». Естественно, что последователи других течений ислама, а уж тем более агрессивно настроенные экстремистские группы, которые в начале 2000-х гг. окончательно ушли в подполье, стали выражать свое недовольство не только на словах. Наряду с организацией громких массовых террористических актов, они стали проводить политику ликвидации не только представителей власти, но и своих идейных противников в лице религиозных деятелей. Р. Силантьев сообщает, что «начиная с 1995 года на лидеров традиционного ислама было совершено 68 нападений, в результате которых погибли 57 человек и еще 24 получили ранения» (19), но сам тут же оговаривается, что эти сведения неполные. Вопрос скорее не в количестве погибших, а в их качестве, поскольку жертвами подобных нападений становились наиболее образованные и активные деятели, ученые и богословы мусульманской уммы. Только в период с 2010 по 2014 гг. среди них можно упомянуть и муфтия Татарстана И. Файзова и его заместителя В. Якупова, ректора Северо-Кавказского исламского университета М. Садикова, главу накшбандийского тариката Саида Чиркейского и многих других. Совершенно очевидно, что эта война продолжается и в наши дни, и вряд ли закончится в ближайшем будущем. 

Подходя к анализу новейшего этапа взаимодействия государственных органов с МРО в 2000-2014 гг., следует отметить, что весь комплекс этих вопросов в последние годы был передан в Управление Президента РФ по внутренней политике. Поскольку к этому моменту период активных боевых действий в Чечне был завершен, то перед ответственными сотрудниками Администрации Президента встала задача выстроить в какой-то степени новую систему взаимоотношений с МРО, а также решить вопрос о прекращении финансирования экстремистов и террористов из-за рубежа. Если попытаться реконструировать план действий, нацеленных на решение этих задач, то его можно было бы представить в следующем виде:

- оказать материальную помощь МРО в деле содержания мечетей, священнослужителей, издания просветительской литературы;

- создать систему подготовки мусульманских священнослужителей и специалистов по исламу внутри страны, ограничив выезд молодежи на учебу за рубеж;

- ограничить финансирование мусульманских организаций из-за рубежа и поставить этот процесс под государственный контроль.

Поскольку реализация этих задач без серьезных финансовых возможностей является невыполнимой, то в числе первых мероприятий было создание Фонда поддержки исламской культуры, науки и образования, который, используя средства спонсоров, стал оказывать целевую поддержку местных религиозных организаций и ДУМ, исламских учебных заведений, различных просветительских, культурных и благотворительных программ (20). Естественно, что сам по себе Фонд не может стать полноценной альтернативой комплексной системы взаимодействия государства и мусульманских организаций России, но он, в определенной мере, обозначил новую внутриполитическую линию, указывающую на то, что государство готово проявлять интерес к проблемам МРО. Но основной вывод в вопросе развития государственно-исламских отношений в будущем может заключаться только в том, что необходима глубоко продуманная, идеологически обоснованная и материально обеспеченная программа, в которой должны принять участие органы власти различного уровня, МРО, научные круги и общественные организации. 

Подводя итог, необходимо отметить, что ситуация 90-х гг. в отношениях государства с мусульманскими организациями, особенно на Северном Кавказе, еще не ушла в далекое и невозвратное прошлое. Опыт показывает, что экстремизм и терроризм как широкое международное явление имеет тенденцию плавного перетекания из одного региона в другой. В настоящее время все внимание в отношении так называемого «исламского» терроризма направлено на страны Ближнего Востока, где ведет активную деятельность ИГИЛ, но, в случае стабилизации ситуации в Сирии, Ираке, Ливии и других государствах, в ближней или дальней перспективе, новая волна религиозного экстремизма может вернуться обратно в Россию, как в республики Северного Кавказа, так и в приграничную Среднюю Азию. И в этом случае очень важной является готовность и государственных органов, и мусульманских организаций противостоять новым вызовам и угрозам. 

Примечания

ислам Кавказ модернизация Общество «Знание» политика и право Россия традиционализм

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: